Рассказ опубликован в журнале „Берлин.Берега“ №7+/2019
Охотник на оленей
Рассказ
После смерти он несколько минут пчелой кружился вокруг тела, вылетел в коридор — соседка как раз входила к себе, уже вытащила связку ключей, звенящую, как маленькая колокольня. Он последовал за ней в её квартиру, проскочил насквозь две комнаты, вылетел в окно и, испугавшись высоты, вернулся к себе же домой через открытую дверь балкона. Тело по-прежнему лежало на полу, лицо после падения с дивана уткнулось в пыльный жёлтый палас — сколько уже не пылесосил? — зазвонил телефон, и представилось на минуту, что человек на полу медленно поднимается и, пошатываясь, протягивает руку к трубке. К его облегчению, этого не произошло. Тело лежало на полу и жевало жёлтый палас (так казалось сверху). Новизна состояния уже не развлекала, за минуту до того, как стало бы по-настоящему скучно, он моргнул (ощущение было именно таким), и декорация сменилась.
Теперь он стоял в очереди, в своём обычном теле (будто бутылка, заткнутая пробкой), слушались и ноги и руки, внезапно он ощутил, насколько горячо человеческое тело, вроде как каждый таскает по холодному миру закрытую полотенцем кастрюлю с борщом. Впереди стояли трое — две девушки в мини-юбках, судя по их виду, смеялись (слышно ничего не было), их ножки были упрятаны в сапоги, участок голого тела между сапогами и юбкой, прикрытый сетчатыми, полупрозрачными колготками, казалось, сообщал именно ему что-то важное, и вот уже завязался разговор, его тело начало общаться с ножками, не обращая внимания на их хозяек — ты один можешь нас спасти, Ваня, спасти и оценить. Ещё был хмурый мужик в футболке с надписью BOSS, он как раз платил в кассу, искоса поглядывая на девушек с видом, как будто решал в уме математический ребус. На деньги, которые его рука протягивала кассирше, он не смотрел. Оставив сдачу лежать на блюдечке, мужик медленно, как броненосец, ушёл вперёд.
Иван (так звали воскресшего) спохватился, проверил карманы и вытащил купюру в пятьдесят евро. Пиджак, в котором он нашёл деньги — чёрный и, похоже, отличный — он видел в первый раз, рубашка была, кажется, его, джинсы точно принадлежали ему. Откуда-то раздался звук бубна, и через Ивана тут же прошла волна музыки и человеческих голосов, говорили по-русски — девушки достали свои пушистые, покрытые мехом, кошелёчки, Иван вспомнил о паласе, закашлял, закрывая рот рукой. На ладони остался жёлтый шерстяной комочек.
— Света, у тебя два евро есть?
Девушки прошли дальше, Иван сунул купюру в окошко кассы и хрипло закричал им вслед: «Девушки, постойте!» Кассирша спросила, сколько ему — один, конечно, один — девушки остановились, одна решила, что поняла ситуацию и тянула свою подругу вглубь коридора. Забрав сдачу, Иван рванул к ним, но над его ухом кто-то твёрдо сказал: «Не спеши, догонишь», пришлось разворачиваться и поднимать руки — его обыскивала охрана. Свету с подругой он догнал в самом конце коридора.
— Девушки, постойте, я не уверен, что потом вас найду, я стоял там в очереди и мне показалось, что нам нужно познакомиться.
— Вот именно. Тебе показалось. — Эта Света похожа была на молодое дерево, о чём я никак не мог сказать ей, на осину или берёзу, а может на здание в Барселоне, в котором колонны были как её завитые локоны, я могу поклясться, что то здание стояло на каблуках.
— После того, как я пробежал за вами километр по коридору, я стал абсолютно уверен.
— Ты потом к нам подойди, хорошо?! — Вторая, та, что молчала, была другой, оленьего типа, вроде бемби, у неё было лицо цвета смуглой луны — луна, конечно же, китаянка, а вот если бы она была индианкой, получилось бы похоже. Я смотрю на девчонок и подбираю сравнения как древний персидский поэт, а ведь я, похоже, уже умер. Девушки ушли, сзади кто-то тронул моё плечо.
— Для вас зарезервирован столик, — официант смотрел на меня без всякого выражения, — пойдёмте, я вас провожу.
Я повернул голову к столикам и узнал это место — русское танцевальное кафе недалеко от Майнца, я был здесь только один раз, уже и не вспомнить в какой компании, дыра, конечно, провинциальный дом культуры, вбитый в аккуратный немецкий зал. «И снова седая ночь, и только ей доверяю я», — пропел полный тоски голос. Это, скорее, ад, чем что-то другое. Я поплёлся за официантом.
Прошли мы всего ничего, столик был похож на купе в поезде дальнего следования, одним боком он примыкал к бортику, за которым помещалась овальная, похожая на каток, танцплощадка. За столиком сидела девушка и пила пиво. Когда официант указал мне на него, и я в недоумении остановился, девушка встала и ударила меня по лицу ладонью. Потом поцеловала в губы. У меня закружилась голова, я сел. Официант спросил, будем ли мы что-нибудь заказывать, затем, постояв немного в молчании, удалился.
Больше всего меня удивило не то, что я умер — я давно предчувствовал смерть, а та чехарда, которая началась после неё. Жизнь была, в общем-то, удачной и глупой, а в последней трети даже сознательно глупой, событий, которые могли бы меня удивить или вырвать из того оцепенения, в котором я жил последние годы, ждать не приходилось. Мне было тридцать пять. Со времени школьного обследования в девятом классе врачи говорили моей маме, что я могу умереть молодым, через пару лет о смертельном пороке сердца узнал и я — об этом мне сообщил дядя в припадке похмельной откровенности. Я тогда шёл домой и думал — как же она уже столько лет знает, и не показывает вида, не плачет ночами — ей что, всё равно?
— Извините, — сказал я девушке, ударившей меня — она по-прежнему сидела напротив и, молча, улыбалась, — я вас чем-то обидел?
— На обиженных воду возят, Ванечка.
Её тон был развязным, каждое слово она выделяла новой интонацией, они скользили, словно рыбы, подплывали ближе и кусали мои руки. Каждым словом она пытается уколоть. Сколько ей лет? Чуть постарше меня, несвежая, изломанная, изогнутая, впалые глаза, губы чересчур, по-обезьяньи, подвижны, кажется, она не может управлять их движениями, самодовольная улыбка вызывает к жизни страдальческие морщины. Усталые глаза, над ними длинные пушистые ресницы — у какой куклы ты содрала их, Анжела?
Я узнал её. В последний раз мы виделись лет двенадцать назад.
— Почему ты меня ударила?
— А как мне жилось, Ванечка? Как только ты меня бросил, я поплакала, а потом, — она говорила очень медленно, — начала встречаться с одним мужчиной с Кавказа, он однажды загнал меня под стол и держал там всю ночь. Подходил к столу, садился и будто невзначай дёргал ногами, а тогда у меня везде было мягко, потом пришли его друзья, а я там внизу прикуривала им сигареты и ещё кое-что прикуривала…
— Но я-то сейчас умер? — Мне не хотелось слушать, я не был виноват ни в её дальнейших несчастьях, ни в нашем разрыве. У меня не получилось обеспечить ей такую жизнь, какую ей хотелось вести, кажется, в этом было всё дело. К тому времени кавказец уже появился, были и рестораны и розы — от поклонников, говорила она, не объясняя. А я не решался требовать подробностей, всё и так летело чёрт-те знает куда.
— …а потом сбежала от него и устроилась в ювелирный магазин, у меня была подружка, мы играли с ней в Маргариту, которая с мастером — это когда бриллианты на голое тело. Там директор устраивал закрытые показы, но не думай, я ни с кем не спала из-за денег или побрякушек этих, большая часть камешков была просто меня недостойна, а те, что были достойны, я и так получила со временем…
Бемби с испанкой выскочили танцевать — первые во всей дискотеке, встали друг напротив друга и положили сумочки на пол у своих сапожек, они были так молоды, что у них было всего одно движение бёдрами на секс и на танец, уже сейчас я мог точно сказать, как они ведут себя в постели. Тут же к ним присоединился парень в чрезмерно длинной футболке, он растопырил руки, изогнул тело треугольником и двинулся на девушек, как будто намеревался схватить их в охапку. Не дойдя одного шага до бемби, он развернулся и пошёл обратно, разглядывая моих красавиц. Затем начал свой танец сначала. Надо было действовать, и я готовился перепрыгнуть через бортик, чтобы не слушать Анжелу, если это сон, так пусть это будет сон приятный, если это последнее свидание перед отправлением дальше, так Анжела не входит в число лиц, с которыми мне приятно было бы увидеться, прощаясь с жизнью.
— …знаешь, я и тебя видела — когда ты улетал в Германию. Я как раз возвращалась из первой поездки в Турцию, вся под впечатлением от звёздного неба и ночей с Ахметом, знаешь, такой накачанный, кубики на животе, и, такое чувство, что шерстью покрыт, как войлок, ну ты понимаешь, а тут ты в аэропорту — неуклюжий, растерянный, куртка у тебя смешная была, рыжая, очки — аспирант, бо-та-ник. Ты с мамой стоял, а она завязывала тебе шнурки каким-то особым узлом, а я сверху смотрю, курю «Парламент лайт» и кожа у меня ещё пахнет солью, ну и, ты понимаешь, мускусом что ли, от его тела, в общем…
— Поздравляю, — сказал я и перемахнул через бортик. На танцплощадке было уже человек десять. К бемби и испанке прибавилась ещё одна девушка в полосатой кофточке, пониже ростом, прыгучая как резиновый мячик. А вокруг дёргались уже четыре парня, заводилой был тот самый, скрюченный, он обнимал испанку сзади за талию, она позволяла ему сделать с ней пару движений в одном ритме, после чего уходила вбок. Тогда он медленно и сонно перемещался на новое место и повторял манёвр, при этом руки его чувствовали себя всё более свободно на её теле. Я не мог допустить, чтобы он своими ладонями метил её территорию и направился прямо к ним. В это время кто-то сзади дотронулся до моего плеча.
— У нас через заграждения не прыгают.
— Что?
— Через бортик не прыгай в следующий раз, вот обход. — Хмурый человек в пиджаке показал мне пальцем на место, где бортик прерывался.
— Хорошо.
— У тебя последнее свидание, я бы на твоём месте не тратил время на ерунду.
— Что?
— На ерунду время не трать, тебя скоро заберут.
— Кто? — я стоял и думал — сумасшедший дом, если я умер, то произошла накладка, такого последнего свидания мне не нужно, давайте, что там у вас — рай или ад. Уберите только Анжелу и весь этот сарай с безмозглой музыкой.
— Заберут и всё. — Человек отошёл, в это время начался медленный танец. Я ринулся к бемби, но она была уже занята — танцевала со скрюченным уркой, испанку подхватил его такой же уродливый приятель. Свободной оставалась одна лишь полосатая, я отправился к ней, но дорогу мне загородила Анжела, в пальцах она зажимала две рюмки водки, я не сумел вовремя остановиться, толкнул её, немного жидкости пролилось на меня. Вот кто я — мертвец, пахнущий водкой. Нога Анжелы во время столкновения оказалась у меня между ног и начала тереться — где-то там, внизу.
— Ну-ка, — сказала она. Мы выпили, она, не выпуская меня, попросила поставить рюмки на бортик, а когда я обернулся, она уже извивалась под моими руками.
— Анжела, — сказал я, кажется, я был готов к серьёзному разговору, — ты что, меня как-то особенно любила? Почему мы встретились с тобой тут, как думаешь?
Она выслушала меня, подождала пару секунд и рассмеялась — громко, заливисто и ненатурально. Кукла. Потом притянула к себе мою голову и начала подпевать певцу — тихонько, и прямо в моё ухо, что-то про девочку, мальчика и судьбу-разлучницу. Затем она укусила меня за мочку уха, и тут же впилась в губы.
Кажется, был октябрь, самый чёрный месяц в году, и я — студент второго курса, и во второй раз в жизни подхожу к «взрослой женщине» — наглый, ироничный, робкий зайчишка. Ты меня тогда раскусила ещё до того, как я успел что-то произнести, но я был свеж, свежей твоих бандитов, я был — курточка на вырост. «Ну что, мальчик, приходи ко мне в четверг, посмотрим, на что ты годишься». Годился я не на многое, но то, на что годился, исполнял старательно, сил не берёг, и денег не берёг — их у меня не было. Полгода продолжалась «четверговая пора» в твоей коммуналке, я пил с твоим соседом-алкоголиком и знал, кто и когда приходит к тебе в другие дни. Он, пока не продал магнитофон, так даже записывал твои стоны на кассеты — сколько лет жизни стоило мне их прослушать, кто сосчитает, кто видел, как я по полу валялся от боли. Ты с одним, в перерыве Женя Белоусов, потом ты с другим. Я зубами в тебя вцепился, приходил во вторник и в среду, сидел на кухне на старой табуретке и смотрел, как ты открываешь дверь любовникам. «А это кто?» — «А это к соседу племянник приехал». — «А чего смотрит так племянник? Поучить его?» — «Что ты, что ты, мальчик из деревни, людей не видел». И вот они перестали ходить, обмелел ручеёк, а я в исследовательской группе — самым младшим — а дальше мы получаем западный грант. И вот мы вместе — «официально» — ты же этого хотел, шептала ты, чтобы я была только твоей — смотри, мальчик, добился, молодец, упорный, хочешь, ударь меня за то, что я была такой нехорошей. Теперь всё будет по-другому.
По-другому продолжалось несколько месяцев, скоро закончились деньги, а дома сидеть ты не умела — тебе хотелось «погулять», собрать крохи красивой жизни, как уборщица в столовой сметает грязной тряпкой со столов. Я робко звал тебя в парки, в монастырь за городом, в лес на игры к моим приятелям-толкинистам. Смешно. Я даже не помню, как всё закончилось. Анжела-Галадриэль. Оборвав танец на середине, я ушёл к барной стойке и заказал ещё водки.
Пока я ждал, кто-то подсел справа. Я наклонил голову — это была бемби, мой оленёнок, одна, нежная, сияющая, наполовину прозрачная, она хотела что-то заказать, в нетерпении била копытцем о пол — мне принесли водку, и я выпил — если смотреть боковым зрением, то кажется, что справа переливается нитка жемчуга.
— Так ты ничего не добьёшься, — сказал я ей, после чего научил подзывать к себе бармена — искусство, которому научил меня приятель-швейцарец. Когда я говорил ей что-то на ухо, она сначала просто улыбалась, отклоняя голову, и лишь затем находила слова для ответа.
— Мохито изобрели на Кубе во времена пиратов, — в руках мы уже держали два зелёных стакана, море в них размывало ледяные домики, — тогда мята, сахар и лайм перебивали мерзкий вкус дешёвого рома. Давай выпьем за сокровища, которые можно найти в самых неожиданных местах.
— Ну что, уже нашёл себе соску? — Анжела практически легла на моё левое плечо, ноги её почти не держали. Чуть поодаль стоял пузатый молодой парень, смотрел на нас и размышлял, насколько недовольный взгляд он может позволить себе в этой ситуации.
— Я от него ребёнка хотела! — обратилась она к испуганной бемби, ткнув меня острым пальцем. — Десять лет назад. Такого маленького, умного, кучерявого. Он бы уже из меня в очках вышел. Как папа. Это сейчас он на линзы перешёл — малолеток цеплять. А сейчас от того хочу! — Она показала пальцем на толстяка.
С меня было довольно.
— Анжела, ты не хочешь присоединиться к своему молодому человеку?
— Что? Стыдно? Стыдно перед шлюшкой этой? — Анжела говорила громко, слишком громко, почти кричала. — Что? Стыдно, что любил меня? Старая стала, да? Некрасивая? Пьяная? Блядь древняя, да? Стыдно, что называл меня этой… готичной богиней? Думаешь, не помню?
Античной, — подумал я. — Идиот. В этот момент сбежала бемби.
— Не гожусь для тебя, правда, Ванечка? Ни грудь, ни попа не годятся, да? А зажмурившись? А лицо закрыв подушкой? Стихи мне не хочешь почитать? А ты прекрасна без извилин, да?
Я встал с места и ушёл в туалет. Не хватало воздуха, пол и стены качались и прыгали, певец визжал про белые розы, пахнущие сигаретами и алкоголем белые розы, цветущие в этом гадюшнике, как цвела Анжела, бледные девочки со слабым здоровьем. Вам так трудно сказать «нет». Я стоял и смотрел на мертвеца в зеркале над умывальником. Открылась дверь, и в туалет вошла Анжела, тащившая за собой толстяка. Проходя мимо, она шлёпнула меня пониже спины и закричала:
— Что заскучал, ковбой? Присоединиться не хочешь?
После этого хлопнула дверь кабинки, они заперлись, оттуда послышались звуки возни.
Господи, почему она? Почему не Полина — Ялта, пустой пляж, в воздух отпускают пакетик с чёрным чаем, ты уползаешь от сумерек, прижимаешься ко мне всё ближе, ещё чернее — и нас уже не разлепить. Почему не Катя — с ней я провёл не меньше времени, чем с Анжелой, мы же были с ней душевно близки, той близостью, которую я никогда не испытывал в отношениях с этой сумасшедшей. Ведь Анжела — это даже не первая моя любовь.
— Ваня, — закричала она из кабинки, — иди сюда! Здесь (громкий выдох) не хватает второго смычка.
Я вышел из туалета, среди столиков и на танцполе было не легче — выносить музыку не было никаких сил. Снова прошёл коридором к кассе, договорился с охраной, что постою, подышу воздухом у входа. На улице шёл дождь, было тихо, потому что природа наводит порядок совершенно бесшумно. Ко мне подошёл мужчина в пиджаке, скандаливший со мной из-за прыжков через бортик.
— Мы посовещались, — сказал он мне, — и решили, что ты можешь идти домой.
— Что? Как?
— Иди домой, такси вызови или попроси кого-нибудь подвезти. Эта история с ковром — отменяется.
Дождь ударил сильнее. Мимо меня, смеясь и накинув куртки на головы, к своей машине пробежали бемби с испанкой. Я догнал их, закричал:
— Девчонки, до Майнца не подбросите? Я заплачý!
Пошептавшись, они согласились. Я сел в машину. Кудри испанки — она была за рулем — сияли кипарисовым сиянием, оленёнок притих от усталости и каких-то томных предчувствий. Мы уже выезжали, когда я попросил выйти из машины, сказал, что забыл одну штуку. Направился ко входу, обратился к распорядителю:
— А если не уеду домой, что тогда?
— Тогда скоро тебя заберут.
Я остался, и через полчаса меня забрали.