Подборка опубликована в журнале „Берлин.Берега“ №7+/2019
* * *
Если зовут по имени — жди беды.
Значит, дела в королевстве совсем худы.
Значит, все прежние проблески гнусной прозы
Были бирюльки, а это — уже серьёзно.
Значит, сиди и смотри говорящим в рот,
Думай о том, что Карнеги безбожно врёт:
Имя не дар, а война, что давно назрела.
Лишь подготовка к будущему расстрелу.
Значит, заказывай жирного каплуна:
Завтра спадёт последняя пелена.
Тягостный сон и подлинное злосчастье —
Всё начинается с тихого: «Знаешь, Настя…»
* * *
А может, опять уедем? А вдруг поможет?
Разгоним усталость, впившуюся под кожу,
Раздарим улыбки — кто бы ни попросил.
Канада? Исландия? Где мы ещё не жили?
Я долго себя считала девятижильной —
Чудно, что теперь ни на что не хватает сил.
Уедем, пока не стали для всех обузой,
Туда, где ещё существуют мечты и музы.
(…Мой Нюрнберг зубодробительно неуклюж…)
В пустыню. На север. Хотя бы на берег Рейна.
Я буду его рифмовать со своей мигренью.
Ты будешь цвести, впечатляя соседских клуш.
Нет милости большей, чем просто смотреть на небо,
Держать твою руку и принимать плацебо —
Забытые сны, перетёртые в порошок.
Не верить, привыкнув к гонке без передыху,
Всерьёз удивляться: как же светло и тихо.
Так тихо, что практически хорошо.
Эвридика
В безупречно белом моём аду
Заблудился сам, но кричал: «Найду!
На край света за руку отведу…» —
И не думал слышать,
Как на мир спустился тревожный дым,
Лейтмотивы рухнули к духовым.
Драгоценный мой, уходи к живым,
Мы не станем ближе.
Ведь куда бы я ни пошла с тобой,
У меня внутри — только ночь да боль.
Я вот это всё заберу с собой
До последней капли.
Как проснётся тьма — ни вздохнуть, ни встать.
И опять треклятые двадцать пять:
Ты стремглав помчишься меня спасать —
На стальные грабли.
В гробовой тиши непростой почин:
Перерой десятки моих личин,
Миллион обидных найди причин —
Лишь бы сам поверил.
Лишь бы бросил мыкаться в пустоте,
Где любая музыка — просто тень.
Драгоценный мой, я не ем людей.
Уходи скорее.
В безупречно белой моей тюрьме
Неизбежно время идёт к зиме.
На пятьсот восьмом черновом письме
Примиряюсь с небом.
Нет гонцов — с другой стороны воды.
И вокруг встают, обжигая, льды.
И молчит гобой. И твои следы
Заметает снегом.
Клуб неудачников
Говорили тебе: держись, чтоб не вылететь на ухабах.
Этот мир ненавидит старых, больных и слабых.
Сможешь кралю свою осыпать брильянтами и мехами,
если будешь вести себя правильно, а не дружить с лохами.
Неудачи заразны похлеще свиного гриппа:
зазеваешься — сам превратишься в жалкого типа,
не успеешь моргнуть — окажешься в чёрных списках,
на парсеки вокруг не найдёшь ни друзей, ни близких.
Так броди, прокажённый, по краю внезапной бездны,
вспоминай, как слова бессмысленны и помпезны.
Как хоронят при жизни, глаза отводя стыдливо:
видно, в помыслы привносил недостаточно позитива —
потому проиграл. Все упрёки привычно едки.
Так порой не хватает какой-нибудь тайной метки —
(…разноцветных шнурков, синей ящерки на предплечье…) —
символического билета на место встречи
сбитых лётчиков, упустивших последние шансы.
«Добрый вечер! Меня зовут Виктор — и я облажался».
«Здравствуй, Виктор!» — сочувственно эхо бежит по залу.
Победителей нет — это то, что нас всех связало.
Здесь ты можешь кричать: жизнь такая сука местами!
Уважая свободный выбор, никто не станет
осуждать и советовать, что тебе делать с нею.
Но взгляни на меня: даже я удержалась — а ты сильнее.
Reticenda
Я не дам трепать твоё имя ни ветру, ни людям
в белоснежных пальто, ни себе в отсутствии света.
Всё действительно важное сказано. Если будем
живы — однажды пройдёт и это.
Аберрации памяти — циклиться и мусолить,
как финальное слово изранено и жестоко.
Галилейское море наполнилось горькой солью.
В этот раз мой спаситель едва ли придёт с востока.
На вакантное сердце объявлена распродажа,
мир привычных понятий меняется в одночасье.
Непреложна лишь стайка банальностей: даже
если счастье ушло — всё равно это было счастье.
Помнишь, в детстве бусины с лепестками
зарывали в песок, называли своим «секретом»?
Ненароком стеклянного шара коснусь руками —
серебристые хлопья взметнутся над Назаретом.