Снег
Стихи 2005-2006 годов
***
…снег. словно потерянный, слепой март
туго наслаивает, забивает сонной прохладой
тёплую лепнину: плотничает, скучает. шофёры
такси сегодня отчего-то все – женщины, и группа
китайцев, только что вышедшая из отопленного
помещения, вся сплошь в чёрном,
ловит на теплый фетр трефы маленьких,
последних в этом году
снежинок…
Зальцбург, март 2005
***
Не заработали на тамаду да шафера,
Не накопили даже дурных привычек,
Жизнь, разбазарив по мелочи все метафоры,
Словно прямая речь, лишена кавычек.
Что на сегодня? Чужая земля исхожена,
Шибко нерадостны вести из-за кордона,
И облака под крылом самолёта похожи на
Переплетение змей у ног Лаокоона.
Вот, возвращаясь с тобой из музея Пушкина,
Мама в метро говорит: «Погоди немножко…»
Из разноцветных кубов – сколько на жизнь отпущено –
Пятачки ссыпаются прямо тебе в ладошку.
Рим-Женева, март 2005
Вавилон
J.K.
Мне снилось сегодня, что ты живёшь в Вавилонской Башне,
шаткой такой и длинной, из темно-красного кирпича,
в серое небо ушедшей значительно выше вчерашней
Брейгелевой. Где-то вверху, глазу невидимые, крича и
ругаясь, строители явно не их последних и явно вошедшие в раж, ни-
сколько не думая об объёме, вкручивали, наподобье смерча,
узкое здание штопором между землей и фабричной сажей –
так высоко, что птицы, с криком недобрым вокруг кружа
без всякой видимой цели, не достигали даже
самого что ни на есть безобидного, вполне еще нижнего этажа
(в их перспективе нарочитая индустриальность сего пейзажа
напоминала менее Брейгеля, более Dublin). Внизу, дрожа
мудрецы воробьиною стайкой корпели над эсперанто
или другою какой волапюкскою вязью, мнимой
надеждой полные, не щадя живота и таланта –
впрочем, судя по опыту, определенно всуе; засим и
пусть, дураки, корпеют над юркою своею правдой: нам-то
что? – вот уж воистину, эк куда тебя занесло, любимый…
А мы-то всё думали – отчего нам понять друг друга сложно?
Мне чудится – там, в вышине, ты стоишь у окна, рукой
беззвучные чертишь знаки, из всех языков, возможно,
дотоле тебе известных, навек позабыв любой,
и мне никак не понять – то ли подняться можно,
то ли, напротив, не стоит, то ли вообще другой
знак какой-то… Но скорее всего ты, правда,
вовсе меня не видя, рассеянно смотришь вниз
(что бесполезно, впрочем: с такой-то выси не только лиц,
но и вообще чего-либо не различить, кроме, разве что, падекатра
снежинок в вечерней сини), строишь планы на завтра,
и, чуть шевеля губами, машинально считаешь птиц.
Зальцбург, январь 2006
Шалтай-Болтай
На Коломенском пригорке
Ледяные стынут горки.
В сером небе – белый дым.
День, прочитанный от корки
И до корки, сдан на тройки.
Крест топорщится, над ним
(Ты смеёшься, а напрасно),
Верь не верь, сегодня ясно
Очертания видны:
Безобразна, несуразна
Глупь сидит, яйцеобразна
Ножки свесив со стены.
Вспомни плотные страницы,
Санки, свинку, вереницу
Букв лиловых и тетрадь
С недоученной таблицей,
И поймёшь – тебе не снится,
Но зачем он здесь опять?
Ну чего ему не спится?
Распластавшись по-паучьи,
Город сытых и везучих
Сеть мерцающих огней
Оплетает; в небе сучья
Все черней, звезда – падучей,
Он – все выше и видней.
Ночь хитра, и звезды звонки,
Их лучи остры и тонки,
Он не слышал, он не знал…
Сыплет что-то из солонки,
Вверх ногами в лапках тонких
Замусоленный журнал.
Он бы слез, но королевской
Не видать ни тут, ни там.
Он попробовал бы сам,
Но подвязан к ниткам, к лескам,
Да и как по перелескам,
По Рублевским этим фрескам,
По болотам, по лесам?
И какая к чёрту рать
Его будет собирать?
Ну уж нет! Уж лучше – ребус:
«Береста, полоний, plebus»…
Глаз наставил на луну,
И не смотрит в глубину.
А под ним ночной троллейбус,
Словно сом идет по дну.
А под ним смурно и гулко,
Точно кто-то вынул втулку,
Сквозь мерцающий неон
Проступают переулки,
Лезет Молох из шкатулки –
Хам, Холоп, Хамелеон.
Выплывают расписные
Сны бесстыжие земные,
Расцветился небосвод.
Ох и кони-то стальные,
Ох и девки-то шальные,
Удивляется народ,
Жизнь горит и дым идет.
Жизнь горит и дым идет,
Небо мутно и бездонно,
Скучно нищим да бездомным –
Время новое грядёт.
И качает монотонно
Телом новым, многотонным,
Пухнет, стынет и растет
Идол глупый, толстый сидень –
Не уверить, не унять.
До того он очевиден,
Так он страшен, так он виден,
Стоит голову поднять.
«Упадёшь!» – но он не слышит,
Лишь качает головой.
А над ним, гораздо выше,
А над ним живет и дышит
На мосты, на сны, на крыши
Бог всеобщий и живой.
Москва, январь 2006
***
И.Н.
Город стынет, немеют руки,
Все равно придется назад.
Ворот поднял, и в сторону взгляд:
Так друзья после долгой разлуки
Меж собою без слов говорят.
Ветер-нерв присоседиться силится,
То притихнет, то в сторону кинется –
Хорошо бы погреться зайти.
Но бордели все да гостиницы
Попадаются на пути.
Наплевать, с нас с тобою станется,
В самом деле – чего беречь?
Что останется, то останется,
Лишь портье безразлично оглянется
На чужую странную речь.
Пыль на плюшевых подлокотниках.
Ночь играет: свела – развела.
Ни себе, ни судьбе не собственники,
Когда души – суть – родственники,
Только больше мешают тела.
А в углу, в темноте, в виде общества,
Неурочный забывшее час,
Неподвижно сидит одиночество
И внимательно смотрит на нас.
Женева, ноябрь 2004
Псу в метро
Положи печаль на лапы,
Посидим с тобой вдвоём.
Кто кайлом, кто тихой сапой,
Пусть своё берут нахрапом
Те, кто знают, что по чём.
Неглубоко под землею
Помолчим и переждём:
Больно ветры шибко воют
Над сегодняшней Москвою,
Бьют то снегом, то дождём.
На последний не успевший,
Рядом грязный имярек
Мутным взглядом снизу-вверх
Из-под Виевых под век
Мерит кафель запотевший.
Если вычленить живое
Из подземной маеты,
Здесь живого – мы с тобою,
Здесь живого – только двое:
Ты да я, да я да ты.
Всё, что мы с тобой имели,
Словно щука от Емели –
Юрк! – в подземный переход.
Видишь, там, в конце туннеля
Вместо света слово «Вход»?
Что ж, приятель бессловесный,
Подымайся – и за мной!
Всё, что снег накуролесил
Над бессмысленной страной,
Всё, что вьюгой затяжной
Он упрятал и завесил
Мы оставим – ты да я.
Выйдем. Тает. Ночь двоя,
Смерть гудит тугим контральто.
Средь чужого бытия
Отразится жизнь твоя,
А за нею жизнь моя,
В чёрном зеркале асфальта.
Москва, зима 2005