Рецензия опубликована в журнале „Берлин.Берега“ №2/2017 (5)

Mitja Vachedin. Engel sprechen Russisch.
Roman.
Random House Verlag, 2017. ISBN: 978-3-421-04776-2

Журналист, сценарист и писатель Дмитрий или Mitja, как он назвал себя для немецкого читателя, Вачедин выпустил свою вторую книгу, и на этот раз она написана по-немецки.

«Ангелы говорят по-русски» — это небольшой роман, написанный дробно, маленькими главками-рассказами, последовательность которых вначале строится по хронологии — советское детство, переходные 90–е, эмиграция в Германию — а затем, сделав петлю и вернувшись в русское детство автора, безжалостно разрушает надежды читателя на добротно-линейный нарратив и оставляет его в нервном состоянии поиска сюжета и, в конечном итоге, жанра. Хитрый трюк автора или ненамеренное запутывание следов, но эффект налицо: книга листается назад, главы просматриваются и прочитываются ещё раз, всплывают неувиденные в первый раз метафоры. Сюжет, однако, и правда отсутствует. Или всё же?..

Удивительная история, по отдельности все главы имеют четкую структуру: завязка, развитие, завершение, всё как у Аристотеля, где-то видно влияние питерского полуфольклорного гения Довлатова, где-то автор сам ссылается на «Записки охотника» Тургенева — достопочтенная традиция русского рассказа или новеллы, анекдота из жизни внешне читается безусловно. Да и в целом структура задана в предисловии: жизнь моя, бесхитростно говорит автор, подобна трёхцветной зубной пасте, вот один слой, вот второй, вот третий. Детство, отрочество, юность — привет Льву Николаичу, всё просто и понятно. И тут же складывает фигу в кармане: ежели кто ждёт финала в понимании классической литературы, то есть какого-то итога, не обязательно сюжетного, но уж точно морально-этического — то ждать будет до дождичка в четверг, до последней страницы — и не дождётся.

Вот тут становится понятно, что Вачедин в гораздо большей степени европейский автор, чем русский. В конце концов, писать он учился в Германии, в совершенно другом культурном контексте, в котором внутренняя жизнь героя никак не зависит от поворотов его судьбы, какими бы крутыми они ни были. Почти каждая глава представляет собой доведённую до абсурда ситуацию: дети, плывущие на лодке за бананами, выброшенными каким-то чудом на островок в Финском заливе, и дерущиеся за них на пустынном берегу со скинхедами; учитель немецкого для детей-переселенцев, который приезжает к ним с водкой и потом, пьяный, везёт их на машине на дискотеку, машина в кювете, подростки в чьей-то рвоте застыли, как шпроты в консервной банке; почти настоящий Дед Мороз с той же водкой в зимнем лесу, куда рассказчика отправили за лапником к похоронам бабушки, и их бой с танками; великолепная в своей кинематографичности сцена арктической экспедиции маленького героя с мамой через вьюгу за немецкой гуманитарной помощью в безлюдном, безвременном нигде, локомотив, на который они забираются за своими пакетами с поношенной одеждой, несётся через снег и тьму, гражданская война, доктор Живаго, апофеоз русского абсурда. Герой всякий раз один, вокруг него пустота, нереальность каждой ситуации только подчёркивает его подвешенность, его экзистенциальное одиночество, его неприкаянность и неукоренённость в реальности. Другое дело, что всё, что автор пишет о нашей жизни в 80–90–х годах — правда, именно такой и была наша безумная жизнь тогда, нелепая, абсурдная и несущаяся таким темпом, что привыкнуть и разобраться в ней не успевал никто. Но эта книга написана для европейского читателя. А для него за неправдоподобностью происходящего нарратив в каждой главе будет уходить из области реалистического в область мистического, а центральной темой будет психологическое состояние героя, моментальная зарисовка его настроения, запахов, которые он ощущает, звуков, которые он слышит — всего, что не подчиняется классической сюжетной схеме, но привычно и понятно современной европейской литературе.

Странно читать по-немецки эту книгу современника, соотечественника и земляка о нашем детстве, о наших заботах и развлечениях, о запахе акации в деревне, о балтийском море, на котором стоит наш вымороченный, вне времени и истории, прекрасный и депрессивный город. Город не для людей, город-сам-по-себе. Это для немецкого читателя тут нет сюжета в плане аристотелевских начала, середины и конца, а есть психологический портрет автора в невероятных артхаусных декорациях. Для русского читателя информативнее и ценнее как раз декорации, эти объёмные, осязаемые анекдоты и питерские мифы, эта злая ирония, эта наша любовь-ненависть к жизни, эти общие детство и юность.

Вачедин, конечно, профессионал, каждая страница говорит о его владении ремеслом, умении создать атмосферу, осязаемое пространство для своего героя. Это, наверное, в большей мере сценарное искусство — лаконичными штрихами вылепить задник, фон, на котором будет жить персонаж. И часто этот задник самодостаточен. Какой-то маленький штрих, зримый образ — капающая в фильтре вода, как кровь донора при переливании — маленький отвлекающий манёвр концентрирует на себе внимание так, что реальное развитие событий кажется ненужным, необязательным. Но в этом есть и прелесть владения языком — ещё раз — чужим языком. Это хорошо написано. О себе, о нас, о недобрых наших ангелах-хранителях. О жизни.