Фото из личного архива Д. Эдлер

Рассказ опубликован в журнале „Берлин.Берега“ №11+/2021

Я познакомилась с Мартином в кантине. Он брал себе кофе у нашего громадного буфетчика, перегибавшегося через прилавок и каждый раз чуть не опрокидывавшегося на покупателя. Мартин брал себе кофе и улыбался мне. Он, видимо, только вышел с репетиции или делал паузу и всё ещё внутренне жил в своей музыке, слышал в голове продолжающую развиваться каденцию и просто улыбался своему голосу в этой музыке. Please Marie, don‘t tell me what to do. А мне было двадцать два, и я подумала, что улыбка принадлежит мне.

Мартину тоже было мало лет, но у него уже вышел официальный сингл. Обо всём этом я тогда ещё не знала, а просто улыбнулась в ответ, и он вопросительно подошёл ко мне и присел за небольшой круглый деревянный столик, который автоматически стал «нашим» на веки веков, и я уже себя поздравила с серебряной свадьбой, четырьмя внуками и общей могилой под сенью норвежских фьордов.

Прошло четыре дня, и вот я сижу у него на диване, вокруг несколько товарищей, и все живо обсуждают последний концерт Ханны Хуккельберг. Чтобы просветить меня, Мартин включает пару песен и параллельно проглаживает внутреннюю поверхность моей левой ладони. (Он сидит слева, и до правой ему не дотянуться.) Через полчаса товарищи куда-то исчезают, а музыка всё продолжает играть. Поглаживаний больше нет, и нас тоже в этой комнате не осталось; мы давно в спальне, и я обнаруживаю, что если удобно лежать на спине, то можно видеть летнее, вечносерое бергенское небо и, если повезёт, услышать точечный стук монотонного дождя, не долетающего всего пары метров до моего лица.

Мы сфотографировались однажды, в этой же кровати, в то же странное утро, когда мне не надо было никуда торопиться. Мне было важно увековечить этот момент; созвучные небу серые простыни, икеевский шкаф на фоне и мы опухшие (от недостатка места на односпальной кровати?). Меня распирало от гордости. Я скачала себе все песни, которые он мне ставил, и тут же разослала сообщения всем подружкам. «У меня есть парень!»

Квартира Мартина находилась на третьем, цокольном этаже — над супермаркетом «Рема1000». Больше всего мне нравилось подниматься по винтовой лестнице к его белой двери. Нести кефир, яйца, делать оладьи, кормить его сожителей. Мартин любил надевать большой красно-синий свитер с орнаментом Martin Genser, который только по чистой случайности назывался его именем. Свитер был колючий, красивый и дорогой, и только три года спустя мне удалось собрать денег, чтобы купить себе такой же. (Теперь его уже почти полностью сожрала моль.)

Неделю спустя мы разминулись на входе у супермаркета. Со мной были однокурсницы-кореянки, и я неудачно пошутила им вслед. «Ну что с них взять, они же азиатки». «А разве ты не азиатка?» — возразил Мартин. «Ну, технически-то да, но ты же сам понимаешь…»

Не помню, сказала ли я это или только подумала. Шёл второй месяц моего пребывания в Бергене, и я ещё не очень разбиралась в тонкостях гражданской этики — что какими словами обозначать. Мартин меня отшил буквально через несколько часов. Сказал, что ему нужно время, чтобы подумать. Что, кажется, ему всего этого слишком много, и что он хочет вернуться к своей прошлой подружке.

Я плакала. Разослала смс-ки подружкам, особенно откликнулась Айбике из здания «С» общежития (я жила в здании «А»). Она пришла ко мне и даже поела суп (со слёзками), который мне обязательно надо было приготовить, иначе бы испортилась курица.

Айбике была душой компании и не совсем поняла, почему надо так страдать. Свитер, песни, поглаживания. «Вы когда познакомились? Неделю назад всего?» Через час Айбике затосковала и ушла в студенческий клуб. Передо мной маячили выходные, и в них не было ни души.

* * *

Автовокзал в Бергене был в центре города. Таким образом, мне пришлось преодолеть обратно то расстояние, которое я в слезах проехала после злосчастного разговора перед супермаркетом.

Автобус был практически единственным способом передвижения на малые расстояния, и я решила, что поеду в никуда. В буквальном смысле сяду в первый попавшийся автобус. Мне пришлось прождать около сорока минут. Первый попавшийся автобус ехал в город Хаугезунд; всего три часа серпантинной тряски.

Перед отправлением я разговорилась с одним из пассажиров. Лихорадочно смеялась и пыталась выглядеть нормальной, в целом же пыталась вызвать симпатию, чтоб меня в пункте назначения хоть кто-то взял переночевать. В этот момент время замедлилось, и к нам подошёл какой-то очень худой человек в капюшоне и во всём чёрном. Он странно потряхивался и очень неуверенно стоял на ногах. Попросил зажигалку. И тут же бросил: «Попробуй каучсёрфинг. Там можно бесплатно найти вписку».

И исчез.

В Хаугезунд я приехала поздней ночью. Автобус высадил меня и какую-то тётку у безлюдной заправки с зелёными неоновыми огнями и уехал дальше. Тётка, у которой я видела только спину, пошла с сетками домой.

Несколько часов я бродила по улицам. Был конец сентября, ещё не так холодно. Обошла городок вдоль и поперёк, и везде раздавалось только эхо моих шагов. Даже на пристани все бары оказались закрыты. Из витрин нескольких магазинов на меня смотрели манекены. Маленькие фигурки животных служили скамейками и одновременно столбиками, огораживающими пешеходную зону от проезжей части. Их я сфотографировала без вспышки. С набережной вздымался огромный тёмный мост. (Его точную копию несколько лет спустя я увидела через реку Дэлавэр, штат Дэлавэр, США.) Я всё думала, как бы мне разузнать побольше про каучсёрфинг и найти сиюминутную вписку.

Я очень устала, к тому же в течение последних нескольких минут за мной (по противоположной стороне улицы) шёл какой-то молодой человек. Я завернула на детскую площадку, окутанную темнотой, и присела на полусломанные качели. Они не то чтобы взвизгнули, но незамеченной я остаться не смогла.

«Привет, меня зовут Ян. Ты говоришь по-английски?» Следующие полтора часа я погрузилась в жизнь Яна с отсвечивающим тёмным пятном за правым глазом (подозрительно похожим на засохшую корку от ножевого ранения). Вот что он мне рассказал. Ему тридцать два, его мать норвежка, а папа шотландец, но он большую часть жизнь провёл в Шотландии и потому знает норвежский не очень хорошо. У него, вроде, есть дети, но он не уверен. Где он живёт? В Ставангере, а это вон за тем проливом. Первый паром в шесть утра, и до того времени надо где-то перекантоваться. У тебя, случайно, не найдётся местечко? А, ты не отсюда! Да, я могу спросить своих друзей, но они сказали, что лучше не надо их сегодня тревожить. А гашиша у тебя тоже случайно нет? Ну ладно, пошли.

Друзья (девушка и парень) жили в каком-то трейлере. Сначала надо было пройти мимо своры хозяйских собак, не потревожив их. В их комнатке был красноватый свет и работавший на полную громкость телевизор. Друзья вытащили огромный бонг. При желании всех богов на свете я бы не смогла остаться трезвой в этом месте. Но, по крайней мере, мои молитвы были услышаны, и мне не пришлось ночевать на улице.

Час спустя ситуация изменилась. Собаки залаяли особенно яростно, и друзья посоветовали нам уйти. Видимо, у них началась параноидальная фаза. Было три часа ночи, и нам с Яном оставалось перекантоваться ещё три часа до первого парома. Мы пошли вверх по склону и упёрлись в ангар, заложенный стройматериалами. Видимо, Ян уже давно облюбовал себе это местечко. В принципе, нам было уже до лампочки, где. Мы начали страстно целоваться, но потом, кажется, уснули, пока новая волна паранойи не разбудила его.

«Пойдём в отель». — «Но у тебя же нет денег». — «Что- нибудь придумаем».

У стойки регистрации отеля я бы провела вечность. Мы будто в попали параллельную реальность. Тепло, светло, и даже пахнет чем-то съедобным. Вокруг люди. Мне показалось, будто я нырнула обратно в цвет.

«Послушайте, я вчера выиграл лотерею, и на мой счёт завтра должны перечислить десять тысяч крон. Можно, мы расплатимся утром, когда будем выезжать?» — «Простите, мы принимаем только предоплату».

Мне показалось ужасно несправедливым, что эта женщина выгоняет нас. Обратно в предрассветный мрак, длящийся в этом забытом богом уголке круглые сутки, круглый год. В холод и морось. В наркотики, которые нас будто кто-то заставляет принимать. В бесприютность, без-Мартин-овость. Я возненавидела эту женщину всем своим телом, и тело катапультировало. Через несколько секунд я стояла в луже своей блевотины; появились какие-то люди, начали суетится, звать других каких-то людей, усаживать меня, поить водой, укутывать одеялом. Яну удалось меня оттуда как-то высвободить, наобещать им чего-то.

Мы отошли на сто метров и вернулись. «У меня идея. Давай попросим у них одеяла, как будто для тебя. А сами укутаемся и посидим на террасе. Осталось всего полтора часа до парома. Ты потерпишь?» Ну, я потерпела.

* * *

Когда наступило утро, вся предыдущая ночь как будто отменилась.

Паром был белым, но довольно грязным, если приглядеться. Кроме нас, на палубе было всего несколько человек. Предъявлять билеты на входе было не надо, что оказалось очень кстати. Достаточно было по одному подойти к окошку и показать (один и тот же) проездной, который, к счастью, у Яна был. Я почему-то вдруг очень заволновалась из-за этого нелегального проезда, но, кажется, никто ничего не заподозрил. До Ставангера мы доплыли очень быстро, и мне стало жаль, что приходится опять что-то покидать.

Город Ставангер похож на амфитеатр, причём очень небольшой: со сцены-пристани открывается миленький вид на краснокрышие домики, полукольцом окружающие морское пространство. Светило солнце, и Ян заявил, что ему надо быстренько повидать друзей, а потом «весь день наш».

Его друзья жили в одном из этих домиков в амфитеатре. Комната, в которую меня завели и посадили на диван, была похожа на большой куб. Особенно это было заметно, так как ничего, кроме дивана и цветка в вазе, в этой комнате не было. Ян принялся объяснять друзьям, что я ничего не понимаю по- норвежски. Они поуспокоились и около получаса обсуждали свои дела на норвежском. (Обсуждали они, конечно, наркотики и требовали от Яна денег за проданное, и хорошо, что тогда я этого не поняла, а поняла много позже, сложив два и два, потому что если бы я не была действительно таким божьим одуванчиком, меня точно бы прикончили прямо на месте. Ян деньги, конечно, куда-то слил, а им врал. И мне, неудачник.)

Тут вдруг заорала какая-то женщина, и все выбежали на улицу. Его друзья уже стояли у машины и предлагали нас подвезти, но Ян почему-то отказался. Напоследок самый главный, с цепью, подмигнул мне и по-заговорщицки сказал по- английски: «Присматривай там за ним. Ты, кажется, на него хорошо влияешь».

Почему-то в этот момент я совсем не представляла себе серебряную свадьбу с Яном и четверых внуков, а просто решила унести ноги. Было ещё утро (около одиннадцати часов), и Ян купил мне в 7-11 булочку с изюмом «на завтрак». Мы остановились на залитой солнцем пристани, по воде ходили слепящие глаза блики, и я всё думала о том, что эти столбики чертовски неудобны для сидения. Ян вдруг заплакал. «У меня нет сил, я должен всё это бросить, они мне осточертели, у меня мама больная…»

Оказалось, что я, незаметно для самой себя, набралась опыта разговоров с незадачливыми наркоманами и наркодилерами. Я выслушала Яна, медленно кивнула головой и сказала: «Дай триста крон на обратный автобус до Бергена».

На обратном пути я слушала песни Мартина, но тревоги прошлой ночью меня настолько утомили, что я клевала носом всю дорогу и чуть не проехала свою остановку.

* * *

«Двадцать восьмое сентября, шесть двадцать восемь утра, акватория паромного сообщения номер четырнадцать между городами Хаугезунд и Ставангер. Полицейским катером выловлен труп мужчины средних лет. Опознавательная примета: большая серповидная родинка на правом виске. Из одежды на теле мужчины были обнаружены серая нательная майка и синие носки. Если вы обладаете информацией о личности покойного, просьба обратиться в редакцию. Фото „Ставангер Афтенблад“».