Опубликовано в журнале „Берлин.Берега“, №1/2019
Двадцать пятого июля, очень ранним утром, я вышел из своей берлинской квартиры и пошёл в направлении метро. Путь лежал в аэропорт Тегель, что на северо-западе города. В разделённые времена Тегель обслуживал именно Западный Берлин.
Выходить мне нужно было на станции «Курт-Шумахерплац». Но ещё три совсем коротких перегона — и была бы остановка «Хольцхаузер штрассе». Оттуда пешком метров шестьсот до Русского православного кладбища. Там похоронен Владимир Дмитриевич Набоков, отец писателя, убитый в Берлине в марте 1922 года. Его сын, конечно, бывал там и после похорон.
От аэропорта минут пятнадцать автобусом (в другую сторону) и десять пешком — и вот она, Несторштрассе, дом 22. Последний берлинский адрес Владимира, Веры и Дмитрия
Набоковых — именно оттуда Вера с сыном в середине января 1937 года уехали в Париж. Другие набоковские адреса в Берлине примерно там же, район Набоковы почти не меняли, а на одной из улиц — Луитпольдштрассе — даже ухитрились пожить дважды, несколько месяцев в двадцать пятом и почти три года с 1929-го по 1932-й.
Я вышел на «Курт-Шумахер-плац», думая обо всём этом. Пересел в автобус, доехал до Тегеля. Рейс 963 авиакомпании Swissair, вылет в 6:55. Курс на Цюрих!
Полёт я провёл в водянистом сне. Об аэропорте, дороге до центра Цюриха, короткой прогулке по его центру в ожидании поезда можно было бы рассказать, но это к теме не относится, ведь стремился-то я в Монтрё.
Монтрё!
Волшебное слово, вам не кажется?
Впервые я его услышал ещё в школе, когда никаким Набоковым не пахло — зато пахло группой Queen и Фредди Меркьюри, которая чуть ли не половину своих альбомов записала в студии в Монтрё. Побывать там мигом стало моей заветной мечтой — куда там Остапу Бендеру с его Рио-де-Жанейро. Мечта крепла, зрела, но сбываться не спешила. Я бывал много где, но Монтрё оставался недосягаемым местом.
А потом начался Набоков. Вначале просто как загадочный автор, потом как предмет дипломной работы (я учился на театроведческом и писал о его пьесах). Потом как писатель, которому я безвольно (но, к счастью, недолго) подражал… Потом… Потом… И вот много лет спустя я оказался в Берлине и почти сразу соорудил себе путешествие в Монтрё — возможности наконец догнали желание.
…Помимо прочего, я огромный любитель табличек с названиями городов. Чуть было не брякнул, что я их «собираю», но увы, подобному хобби следует посвятить буквально всю жизнь (и весь бюджет). Поэтому я делаю фотографии табличек с вокзалов и аэропортов, где побывал сам. В отношении моего хобби Европа чаще всего необычайно уныла и однообразна — порадоваться факту прибытия в новый город можно, но выделяющуюся из общего ряда табличку на вокзале встретишь редко. В Германии всё до крайности непривлекательно, Швейцария — не исключение. Белые буквы на синем фоне — таким был Цюрих, такой была Лозанна, где я делал пересадку…
И вот Монтрё. Первое, что я увидел — табличка. Точнее, просто название. На вокзальном здании из белого мрамора (конечно, на самом деле из чего-то другого, но сразу захотелось поверить именно в мрамор) были высечены элегантные, с засечками, буквы: MONTREUX. Господи, неужели доехал?
От вокзала до берега буквально три минуты пешком. Невыносимое блаженство — вдыхать ароматы Женевского озера. Да-а, Набоков и Меркьюри знали толк! Это же почти Ялта, по запахам точно, пейзажи, правда, поспокойнее.
Лето, темнеет поздно, но и по времени ещё далеко до вечера. Куда идти? Конечно же, к отелю «Монтрё-Палас». К тому самому, где жили Набоковы почти все семнадцать лет, которые прошли после их возвращения в Европу из США.
Кстати, о Набоковых (о множественном числе).
Вот мы часто говорим: Набоков отказывался приобретать своё жильё, ограничиваясь съёмными домами, а в итоге оказавшись вообще в отеле — в том самом «Монтрё-Палас» (другой вопрос, что набоковский сьют был, конечно, мгновенно превращён в квартиру, но сути это не меняет — отель). Да, Владимир не хотел привязывать себя к собственности. А Вера? Её мнение по сей день остаётся в тени, чтобы не сказать — для нас вообще не существует, пусть она сама и внесла огромный вклад в это, уничтожив свои письма.
Я подобрался к отелю и долго ходил вокруг памятника Набокову, который стоял чуть поотдаль от здания. Рядом с писателем — сплошь музыканты (Сантана, Арета Франклин, Рэй Чарлз). Набоков сидит, чуть раскачиваясь: передние ножки стула чуть приподняты. Он облачён в костюм, но брюки ниже колен заправлены в высокие носки (чулки?), что вкупе с тяжёлыми ботинками как бы говорит, что наш фигурант только что вернулся с прогулки, вероятно, посвящённой ловле бабочек. И уже что-то обдумывает.
Конечно же, я зашёл в отель. Обычная суета, ничего особенного. Набравшись смелости, я обратился на стойку администратора. Мол, я понимаю, что вам не до меня, я не ваш постоялец, но так хочется посмотреть хотя бы на дверь набоковского сьюта, может, разрешите? Девушка-администратор нисколько не удивилась (чему удивился я), позвала другого сотрудника, и он меня сопроводил на какой-то этаж (какой? Не помню уже). Элегантная табличка: Vladimir Nabokov Suite 65. Надпись обрамлена какими-то травинками-цветочками. Число — вероятно, формальный номер комнаты. Фотографии на стенах.
«Часто просят отвести сюда?» — спросил я. «О да, но мы привыкли, это наша работа», — ответил сотрудник. «Сейчас тут кто-то живёт?» — «Постоянно, номер забронирован навсегда вперёд». — «И дорого?» — «Очень». Тогда я не спросил, а сейчас в интернете не найти, сколько стоит снять этот номер. Цена обычного — пара-тройка сотен евро за ночь. Набоковский сьют, понятно, изрядно дороже…
…Я ночевал в хостеле на берегу Женевского озера — да, контраст с «Монтрё-Паласом» большой, но я не переживал из-за этого. Гораздо больше меня занимала простейшая мысль. Часов за десять я совершил путешествие из точки «А» (Берлин) в точку «Б» (Монтрё). Причём если бы я не подстраховался с покупкой железнодорожного билета на более позднее время (не исключая опоздания самолёта), дорога заняла бы ещё меньше. Но для ровного счёта пусть будет десять часов. А Набоков одолел это же расстояние за 23 года. И только через Париж и США, прямее дороги не нашлось.
Но и это изумляет не так сильно, как то, что дорога Набоковых из Берлина в Монтрё оказалась подчёркнуто в одну сторону. Для жителей и любителей Берлина (меня включая, чего уж), конечно, Набоков — берлинец, но, положа руку на сердце, Набоков немецкую столицу не любил и знал его отнюдь не досконально. Уехав из Германии в 1937 году, он никогда больше туда не приезжал, хотя прожил после этого ещё сорок лет, а семнадцать последних провёл в соседней Швейцарии, в «Монтрё-Палас», выезжая куда-либо только по семейным, туристическим и деловым поводам. И даже могила отца на русском кладбище в Тегеле не убедила Набокова, что в Берлин можно приехать ещё хотя бы раз. Как, впрочем, и в Прагу — где покоится мама писателя, Елена Ивановна, оказавшаяся в Чехословакии после гибели мужа.
Прага, Берлин… А остались они, Вера, Владимир, Дмитрий, всё-таки на Женевском озере — на кладбище деревенькиспутника Монтрё под названием Кларан, которое я посетил в тот же бесконечно длившийся знойный июльский непостижимый исчезающий набоковский день.