Текст опубликован в журнале „Берлин.Берега“, №1/2016

— Lass mich los! Lass mich in Ruhe!¹ — Худенький востроносый паренёк пытался выскользнуть из лап стодвадцатикилограммовой массы.

— D-du hast v-versprochen… Du hast gesagt…² — рычала масса с сильным русским акцентом.
Автобус качнулся и распахнул двери. Я вышла на остановку и асинхронно помахала двумя руками, пытаясь поздороваться сразу с обоими.

— П­-приехала!

— Егор. Ты чего в немца вцепился?

Худой парень рванул в мою сторону.

— Скажи, чтоб он меня отпустил! — крикнул он пронзительно по-­немецки.

— С-­скажи, пусть ждёт. Он м­-мне слово дал!

Егор спружинил следом. Теперь мы топтались втроём.

— Егор… меня ты зачем звал? — я отступила на несколько шагов, пытаясь вернуть себе личное пространство.

Мы познакомились полгода назад, когда только приехали в Берлин. Моими соседями по квартире были человек с золотыми зубами из республики Коми и богемная московская журналистка. Наш плохой язык требовал ежедневных подвигов невербальной коммуникации. Дом обрастал друзьями, словно вирусная реклама, такими же нелепыми и непутёвыми, как и мы сами.

Когда-­то там появился и Егор. Его большая круглая голова была обрита наголо. Серые глаза смотрели в упор, не мигая. На кухне он спросил меня, откуда я.

— Из Сибири.

Неожиданно его лицо стало зловеще сосредоточенным. Несколько секунд он буравил мне переносицу выпуклыми глазами.

— Да-­да-­далеко, — выдал он наконец.

Егор оказался близоруким заикой с парой курсов радиотехнического вуза за спиной. Через полгода мы разъехались по квартирам, но с ним иногда пересекалась. Он рассказывал, что ему нравятся пышные женщины, греческая кухня, что он скачивает тонны порнухи и смотрит их вечерами со своей женой.

Две недели назад он неожиданно позвонил.

— Кать, ты м­-можешь найти в Берлине продавцов воздушных шариков?

— ???

— М­-мне н­-на праздник нужны гелиевые шары.

Я нашла сайт под названием «Шары и клоуны».

Через неделю он снова высветился на телефоне.

— К-­клоун стоит, как К-­Киркоров, — помолчав, пожаловался он. — А… может, ты будешь клоуном?

— Определённо нет!

Он пропал ещё на неделю, а потом позвонил снова.

— Если клоуном или, например, стряпать печеньки, то я решительно пас!

— Не клоуном! Не печеньки! П­-п­-п­-пожалуйста, приезжай сейчас. У меня к­-край!

Пока ехала в автобусе, страшно ругала себя за бесхребетность.

— Она всё объяснит, — сказал Егор на ломаном немецком, выпуская парня.

Худой парень не убежал, а просто передвинулся ко мне, как к союзнику — поближе.

— Всё из-­за этой суки грёбаной, — начал Егор, нервно закуривая.

— Сука грёбаная — это кто?

— Ж­-жена моя. Ушла три недели назад. Телефон в-­выключила. Вечер жду. Ночь… М-­мы и не ругались даже… Через день пошёл в полицию, там говорят, рано п-­пришёл. Человек п-­пропал, а я вот рано пришёл! — Он окутал нас дешёвым дымом. — Еду назад на велике и вижу её во­-о­-он там. — Он указал куда­-то в глубину улицы. — На балконе! У тёщи! Что ж я раньше-то не понял? Куда мы без тёщи? Вот, кто воду мутит! Тёщ-щ­а… — он всё-­таки удержался на краю бездны под названием «тёща» и продолжил. — Н­-неделю я ходил злой. Потом заскучал. Ну, ушла, так ушла, лишь бы вернулась. К-­короче, есть план.

Пока он рассказывал, парень пытался оценить нас бегающим взглядом.

Я перевела.

— Этого человека покинула его любимая жена. Теперь она живёт вон в том доме. Её необходимо вернуть.

Парень почему-­то обрадовался и закивал головой.

Егор продолжил.

— К ней так просто не подъедешь, — гордая. На к­-контакт не идет, т­-телефон выключен. Говорить она со мной в­-всё­-равно не будет. Надо брать хитростью. — Он ухмыльнулся, и мне показалось, что он делает это не в первый раз. — Т-­там нас ждёт машина с шарами. — Он указал на дом тёщи. — Немец поднимет их на балкон за ниточку. — Егор широко улыбнулся помощнику. — Если, конечно, не удерёт. Получается вроде подарка от п­-поклонника.

— А я там зачем?

— Ты будешь в кустах сидеть и снимать её на камеру, — Егор молитвенно сложил руки лодочкой. — Я д­-должен видеть её лицо.

По крайней мере, не клоуном.

— Она у меня ш-­шарики очень любит, — продолжил Егор мечтательно. — Детство у неё бедное было, только их и дарили. Она г-­говорит, как шарик видит, так и на душе легко становится, как в детстве. А клоуны здесь дорогие… Поэтому я пошёл искать кого­нибудь вместо клоуна на биржу труда, — закончил он неожиданно. — Там и нашёл его. — Он ещё раз улыбнулся немцу.
Немец потребовал перевести.

— Его жена очень любит надувные шары. Нам необходимо поднять их на балкон.

— Но сначала их надо привязать на верёвку, — продемонстрировал вдруг немец свою практичность.

— Я з-­зашёл в зал ожидания на бирже труда и объявил, что плачу тридцать евро за час работы. Не поверишь, все разбежались, один он согласился, а потом передумал. П­просто когда мы вышли, я сказал, что во дворах нас ждёт машина. Он заглянул в мой пакет, увидел верёвку и сказал, что он всё понял: я хочу п-­похитить его на органы. П­побежал от меня на остановку, я за ним, д­-дальше ты знаешь.

В пакете действительно лежал моток корабельной верёвки.

— Егор, ты в зеркало иногда смотришь? Какой нормальный человек пойдёт с тобой во дворы, да ещё и с веревкой?

— Ну что, идём зарабатывать тридцать евро? — предложил вдруг немец.

Мы пошли.

Во дворе панельной шестиэтажки стоял весёленький микроавтобус. В его кузове ежесекундно рождались всё новые шары. Егор принимал их у открытой двери и крепил на конце корабельной верёвки. Минут через двадцать над нами уже нависал гигантский кокон из шуршащих, скребущихся и стукающихся шаров.

— Как бы он у нас в небо не улетел, — не сдержалась я, глядя на худенького немца.
Егор тоже посмотрел на него оценивающе, подергал за канат, что­-то прикинул.

— Удержит…

— А, какой этаж?

— Ч-­четвёртый русский.

— По-­немецки третий. Ты сказал ему, что нужен именно третий?

Егор кивнул. На всякий случай он продемонстрировал подъём шаров, размотав несколько колец верёвки, подёргал их пару секунд на вытянутой руке, и вновь вытянул вниз.

Немец скептически оглядел огромный кокон, но ещё больше ему не понравилась камера.

— Я всё понял, — сказал он второй раз. — Вы снимете видео для Youtube, а я буду тем самым идиотом с шариками.

— Д­-да что ж на тебя смотреть-­то, — застонал Егор по-русски, — ну не порно же, в самом деле!

— Снимать будем только балкон, — заверила я немца деловым тоном.

Мы двинулись за угол дома. Егор нёс шары до последнего, а потом торжественно вручил их парню. Затем он указал мне на спутанный колючий куст, откуда предстояло вести съёмку. Вялое раздражение, скребущее по стеклу в автобусе, неожиданно поднялось с новой силой.

— В кусты не полезу! — буркнула я, рванула в центр газона, расположенного напротив балкона, села на траву и направила камеру на тёщины окна. Егор пытался что-­то возразить, но у дома уже застучали шары. Немец раскручивал канат, кокон полз вверх. Егор бросился в кусты за угол.

— Dritte Etage³! — донеслось из них эхом.

Кокон, и правда, дошёл до третьего русского этажа и остановился. Из­-за угла зарычали.

— Ещё на один выше! — просипела я с газона. — Немецкий третий! А так четвёртый!

Но парень не слышал, занятый борьбой с коконом.

Шары шевелились, тёрлись друг о друга и трещали резиновой кожицей.

Дверь на четвёртом этаже приоткрылась — на балкон, оглядываясь по сторонам и пытаясь найти источник непонятного звука, вышла статная женщина. Шары продолжали перестукиваться этажом ниже. Первое, что она увидела, была камера на газоне, направленная ей в лицо. Женщина замерла. Несколько секунд мы молча разглядывали друг на друга. Мне показалось, что она была немного постарше Егора. В её тёмных вьющихся волосах покачивались массивные серебряные серьги. Кажется, Егор говорил, что она работала в аптеке. Да, наверное, как раз так и выглядят красивые русские аптекарши.

Шары всё­-таки поползли вверх.

— Это вам, — сказала я по-­немецки.

Поколебавшись, она протянула смуглую руку в рюшах шёлкового халата, и сорвала гроздь шаров, как будто это был гигантский виноград. Потом она исчезла за занавеской. Вернувшись, сорвала ещё несколько шаров, забросила их в комнату, а потом закрепила весь оставшийся кокон на перилах. Всё это время она молчала. На её лице менялись тревога, удивление и гордость.

— Мой муж послал вас ко мне? — спросила она наконец. Теперь в её глазах читались сильнейшее любопытство и скрытая ревность.

— Мы храним в тайне имена наших клиентов, — ответила я с газона, стараясь скрыть страшный русский акцент.

Мы пошли. Она смотрела нам вслед.

— Ты забыла включить запись! — простонал Егор.

— По­-моему, она вернётся, — сказал немец, забирая тридцать евро.