Анатолий Гринвальд

Подборка опубликована в журнале „Берлин.Берега“ №1/2015

Замире Селимхановой

* * *

в какой-нибудь уехать городок
Германии которого и вовсе
нет на карте
и по утрам там почту разносить
и не писать стихи. особенно — тебе

да так оно и будет я уеду
гитару взяв и постаревшего кота
себе в довесок. и непременно скорым
настолько скорым чтоб печали не догнали
меня в пути. ну и особенно — кота.

ведь он в тебя влюблён и он страдает
опять не ест четвёртый день — кто скажет: старость
не понимает ничего в любви
да, вероятно он умрёт через неделю
а может ещё две иль три протянет
как это грустно — умирать. особенно — весной

а я в том городке на главпочтамте
взяв поутру газеты или письма
их буду разносить с душой и сердцем:
примите вашу почту фрау марта
открытка на сей раз из Аргентины
которую себе вы отослали сами
когда от смерти прятались в Кордове

я буду лучший в мире почтальон

Городок

Здесь ничего не происходит,
И так оно, должно быть, лучше.
Ложатся дни травой под ноги,
Не поспевая за идущим.

В домах, сооружённых наспех,
Вершатся маленькие тайны.
К ладоням льнёт лениво Каспий,
И тишины на всех хватает.

А ты опять с похмелья выжил…
Запишут, хрустнув, эти пальцы,
Что солнце пьяное за вишни
Всё хочет, но не может спрятаться.

* * *

Когда я умру, не печальтесь, —
Пусть даже самоубийство…
Увидев некрóлог в печати,
Не надо в истерике биться.

Когда я умру, купите
В продмаге дешёвой водки.
И выпейте за пиита…
И тихо скажите: «Вóт как».

Ведь это легко — простыть и…
Похоже на чёрный юмор…
Когда я умру, простите,
За то, что вот взял — и умер.

Как будто других нет занятий, —
В грехах предо мной не кайтесь…
Когда я умру, то знайте, —
Меня унёс аист. Аист.

Оставьте сообщение после сигнала

любила шопена и вальсы
(не съели и пуда натрия)
но платье твоё открывалось
как занавес в кинотеатре
и сердце стучало гулко
готово вот-вот оторваться
какая прекрасная кукла
какие движенья и грация
смотрели как птицы под вечер
кружили над этим городом
какая была доверчивая
но одновременно и гордая
с улыбкой и смехом Наяд
на кухне в ночной пижаме
какая была не моя
какая была чужая
и мы досмотрели кино
(навряд ли заценят в Каннах)
я помню твой номер но
титры бегут по экрану

Лига Гермеса

Он говорит – от тени своей не убежать, а я попытаюсь…
Он добавляет – нельзя мечтать о том, что было с другими…
А я мечтаю… про эгейское море… про афинскую девушку Таис…
Но он мне кричит – не дойти – ни до Афин… ни до Рима…
А я дохожу… стою гладиатором на арене… лицо суровое…
Хочу что-то громко сказать… не выходит… голос с чего-то сиплый…
Но публика вроде довольна… аплодисменты сорваны…
А в груди у меня меч… и из раны на жёлтый песок всё рябины сыплются…
Мне всего-то ничего не нужно… быть может, маленький краешек озера…
Поплавок для фиксации взгляда… губы для ежевечерней риторики…
Но он мне скрипит зубами железными, тронутыми коррозией:
Это озеро – частная собственность… покиньте его территорию…
Не двигаюсь с места, и он вызывает полицию нравов…
Меня обвиняют в притоносодержательстве и ещё в рифмовке наречий…
Крутят руки, забирают шнурки из ботинок, бросают на нары…
Утром ведут на расстрел… я немного боюсь и нервничаю…
Здесь, моя девочка, стриженная под гавроша, я должен признаться не лицемеря,
Что такая концовка сюжета меня бы устроила …
Но когда до моей головы пуле лететь остаются какие-то миллиметры,
Она превращается в бабочку… а ко мне приближаются трое
Из чёрной книги с золотыми буквами на обложке…
Тот, который сын, смотрит на меня грустно, но уголки губ смеются…
Двое других берут меня под руки (так здесь положено)…
Со всех четырёх сторон пахнет сиренью и тихо играет музыка…
А эти двое – они такие милые и вежливые…
Эти двое не вышли ростом – всего лишь мне по плечу…
А я чувствую себя пьяным, шатает, хорошо, что эти двое поддерживают…
А я чувствую себя сильным – ещё немного – и полечу…