литературный журнал

Мария Цирулева

Рассказ опубликован в журнале „Берлин.Берега“ №7+/2019


Песок на полу
Рассказ

Диван был серый, тканевый, с чёрными ниточками-вкраплениями. Я села на край и в нерешительности обвела глазами комнату. Гостиная двухкомнатного номера турецкого отеля под Аланьей: угловой диван, на котором я сидела, журнальный столик, большой чёрный телевизор на тумбе, и на стене по обе стороны от телевизора одинаковые картины за стеклом — жёлто-розовые лилии акварелью. На ковролиновом полу возле стеклянной балконной двери темнело пятно. В проходе у стены стояли чемоданы и пакет из duty free.

— Что будем делать? — спросила я Олега. — Пойдем посмотрим пляж или здесь останемся?

Олег прошёл к чемоданам, взял белый пакет и сел рядом на диван.

— На пляж ещё успеем сходить, — усмехнулся он и поставил на журнальный стол литровый ред лейбл и двухлитровую колу. — Давай отметим нашу встречу, что ли.

— А ты предусмотрительный! — засмеялась я.

Вмиг на столе появились стаканы, Олег смешал виски с колой, мы чокнулись, я поднесла стакан к губам. Газики-брызги от колы защекотали нос, я вдохнула знакомый сладковато-терпкий запах и сделала глоток тёплого, душного, неохлаждённого напитка.

— Конечно, предусмотрительный, — сказал Олег. У него был слегка гнусавый голос и мясистые алые губы. Я вспомнила, что в школе его называли губошлёпом. — Ты привлекательна, я чертовски привлекателен — так чего зря время терять?

Мы выпили ещё немного, и он положил меня на серый тканевый диван.

 

Олег был моим школьным приятелем. Когда ему было пятнадцать, он с семьёй эмигрировал в Германию, и из всей их компании только со мной у него не прерывалась связь. Было начало двухтысячных, и несколько лет до появления соцсетей мы исправно слали друг другу длинные имейлы, рассказывали новости, слегка философствовали и слегка флиртовали.

Шесть лет спустя на зимних каникулах я оказалась с однокурсниками в Германии и решила заехать в Мюнхен, навестить старого друга. На улице было промозгло и слякотно, а в «Хофбройхаусе» тепло, шумно, душевно, деревянно. Официантки в озорных баварских платьях с кружевными фартуками разносили пиво в блестящих литровых кружках (по три в каждой руке!), и пиво было солнечным, ликующим, медовым и на вид и на вкус. Утром я проснулась с тяжёлой головой в комнате Олега, вместо гостевой комнаты, где мне постелили его родители. Так наше онлайн-общение переросло в роман, и мы договорились летом встретиться в Турции, на нейтральной территории, и провести вместе две недели.

 

Отель был ниже среднего, разнообразные блюда шведского стола через пару дней казались одинаковыми на вкус, а после адского турецкого пойла в баре всё утро мутило, даже если накануне выпил совсем немного. Зато море было безупречным. Мы занимали лежаки у самой воды, плавали, потом возвращались на берег и часами лежали в тени под зонтиком. Говорили коротко, в основном про мелкие бытовые дела и события, и эти разговоры не были похожи на доверительные имейлы, которые мы слали друг другу раньше. Больше молчали, и я удивлялась, глядя на Олега, как он может долго-долго лежать просто так, с пивом в руке и смотреть вдаль, без выражения какой-либо мысли на лице. Смотрела на его карие глаза и красивые ровные брови, потом тоже переводила взгляд на горизонт, где серенькое море сливалось с небом в полуденной дымке. Слушала белый шум волн, сгибала ноги в коленях, ставила на них книгу, открывала и читала: Люди, житьё-бытьё которых составит предмет этого рассказа, суть жители старгородской соборной поповки. Это — протоиерей Савелий Туберозов, священник Захария Бенефактов и дьякон Ахилла Десницын.

Во второй половине дня шли в номер. Там Олег вёл меня к угловому серому дивану, снимал ещё влажный лиф от купальника и целовал мою холодную от мокрого купальника незагорелую грудь, а на пол и на диван сыпался песок и мелкие камушки.

Он любил меня долго, и когда у меня заканчивался восторг и головокружение первых минут секса, побывав уже и сверху, и сбоку, и снизу, я просто лежала расслабленно, обнимала его и смотрела на две одинаковые картины с лилиями, ожидая, когда он кончит. Но он не кончал, и однажды я от нечего делать начала концентрироваться на своих ощущениях, напрягать нужны мышцы, чтобы острее чувствовать его внутри, представлять, как мы смотримся со стороны. Я почувствовала, что напряжение, которое снова начало расти во мне, может куда-нибудь привести, а не раствориться, как всегда бывало раньше. Я знала, что спешить некуда, закрыла глаза и сосредоточилась на своих ощущениях, которые наплывали волна за волной. Потом вцепилась Олегу в плечи — и испытала свой первый в жизни вагинальный оргазм. Это было покруче, чем клиторальный — единственный доступный мне оргазм до этого дня. Я сказала об этом Олегу, и весь оставшийся день он довольно улыбался, глядя на меня.

На следующий день на пляже, когда мы приземлились на лежаки после купания, и я достала книгу, он спросил:

— Что читаешь?

— «Соборяне».

— Это что?

— Лесков.

— И про что?

— Про жизнь двух священников и одного дьякона в провинциальном городе.

— М-м-м, окей.

И он перевёл взгляд на море и принял свою медитативную позу: в одной руке пиво, другая согнута в локте и закинута за голову. Мне хотелось рассказать ему про пылкого и энергичного отца Савелия, про крошечного кроткого Захарию, про непомерного и очаровательного богатыря Ахиллу, про перепрятанные кости и всю эту фантасмагорию, от которой хочется смеяться и плакать, но я знала, что Олегу будет неинтересно и он не поймёт. И открывала книгу с досадой, со странным желанием насолить ему: Это он думает, что я сейчас с ним, рядом, а на самом деле я — там, в тихом летнем Старгороде, и не имею к нему никакого отношения. И весь этот отупляющий турецкий берег — только обрамление того, что происходит у меня в книжке. С этими мыслями я отдавалась чтению.

 

Как-то вечером после пляжа мы сели в автобус и поехали в Аланию посмотреть крепость. Солнце уже садилось, туристы разбрелись на ужин по отелям и ресторанам, и мы вдвоем поднимались по узкой каменной дорожке на вершину холма. Тонкие и длинные коты грелись на тёплых камнях. Из крошечной мечети — протяжно, отрешённо — зазвучали напевы муэдзина, призыв на молитву. Разлились по всему холму в остывающем плотном вечернем воздухе. Мимо проехал человек на мопеде (звук мотора надрезал воздух), остановился у мечети, снял сандалии и вошёл внутрь.

С вершины крепости далеко открывалось в густеющих сумерках море. У подножия холма лежал порт и набережная с ресторанами, там уже зажглись огни. В небе появлялись звёзды. Пахло сухой выжженной солнцем травой.

— Смотри, вон в порту Красная Башня, — сказала я.

— Кызыл Куле, — уточнил Олег. — Как раз сегодня тоже смотрел в путеводителе.

— Приплыл восемьсот лет назад сельджукский султан, взял Аланию и построил башню и эту крепость. И стал непобедимым, да ещё попал в путеводители.

Я взяла его за руку. Мне казалось, что всё это: и тонкие коты, и густой вечерний воздух, молитва муэдзина, мужчина на мопеде, и сельджукский султан, и бледные звёзды в сумраке, — воспоминания, которые мы создаём сейчас вместе. И всё это теперь будет немножко он и немножко я.

 

Олег не прижился в Германии. Нет, он успешно выучил язык, окончил школу и теперь учился в Мюнхенском университете, но близко сходился только с русскоязычными сверстниками (недостатка в них, впрочем, не было). Немцы оставались ему чужды, когда мы знакомились с кем-нибудь на пляже или в баре отеля, он говорил, что из России. Иногда, особенно по вечерам, когда мы выпивали в баре, он опускал глаза и рассуждал, что в России он теперь чужой, а в Германии так и не стал своим. Потом выпивал ещё, и на него находило ожесточённо-весёлое настроение: он расправлял плечи и хотел пойти с кем-нибудь подраться или сделать ещё что-нибудь залихватское.

Однажды в попытке усмирить его я взяла его за руки и сказала:

— Ну хватит, Олежек, пошли домой.

Он вырвал руки и посмотрел на меня со злобой и сожалением:

— Куда — домой? Нет у меня дома!

Я подумала, что вполне можно было сказать, что его дом сейчас — это я. Ведь мы были вместе круглыми сутками уже вторую неделю, и он кончал в меня по три раза в день, и не было места на теле друг друга, до которого бы мы не дотронулись бы руками, губами, языком. И ещё я подумала, что могла бы быть его домом и дальше.

Ночью после бара мы приходили в номер, и Олег включал на своем лэптопе хип-хоп или r’n’b. Я залезала на широкий подлокотник дивана и танцевала, а он садился рядом и, улыбаясь уголком пухлых губ, смотрел мне под короткую джинсовую юбку, где виднелись малиновые трусики. Иногда после этих танцев он оставлял меня только в юбке и трусиках и вёл к большому зеркалу в прихожей. Ставил к стене напротив зеркала, сам вставал сзади. Я выгибала спину, он приподнимал юбку, брал меня за бедра и сдвигал в сторону трусики. Мы оба смотрели в зеркало. Я упиралась ладонями в шершавую белую стену.

 

За день до отъезда я уговорила Олега поехать в Миру, античный город в области Ликия, посмотреть церковь святителя Николая. Сначала он не хотел, потому что ехать нужно было несколько часов на туристическом автобусе, и вообще Санта-Клаусов, Олег сказал, он и так видел в большом количестве на Рождество. Но я очень просила, и он согласился. Всю дорогу в автобусе он дремал у меня на груди.

Наконец нас высадили на парковке, и чем ближе мы продвигались к храму, тем плотнее сгущались ряды сувенирной продукции с изображением Николая Чудотворца и его западного аналога. Между рядами высился и колыхался на жарком ветерке огромный надувной Санта-Клаус в красном полушубке.

Мы вошли в церковь. Кремовые, отполированные временем камни, высокий свод, мягкий свет из алтарных окон. Я знала, что это не тот самый храм, в котором служил святитель, что это базилика восьмого века, но казалось, что всё случилось именно здесь. Собрались седобородые епископы и никак не могли выбрать главного. И одному архиерею привиделся ангел и сказал остаться ночью в храме, и что первый человек, который войдёт на утреннюю службу, — и будет новым архиепископом. И ангел назвал его имя. И старец жался в тёмном храме к холодному каменному притвору. И на рассвете, едва первые лучи солнца пробились в алтарные окна, скрипнула дверь и вошёл человек — худой и в поношенной одежде. Старец спросил его имя, и тот кротко ответил: Называюсь я Николай, раб святыни твоея, владыко! И это было то имя, на которое указал ангел.

За этими мыслями я потеряла Олега из вида. Поискала глазами и увидела, что он вместе с остальными туристами лазал в алтаре.

 

На следующий день мы улетали: он в Мюнхен, я в Москву. Всё утро я волновалась. Ждала, что сейчас он скажет что-то — что-то большее, чем то, о чём мы говорили до сих пор. Но ничего такого он не сказал, и в аэропорту мы обнялись и поцеловались едва ли не бодро (Отличные каникулы! Да, всё было просто супер!)

Я осталась одна и ждала в кресле объявления о начале посадки. Казалось, что после расставания с Олегом должно быть тяжело и горестно, и я удивлялась тому, что было просто — пусто. Достала из сумки книгу, открыла и прочитала: Возвратясь с похорон карлика, дьякон не только как бы повеселел, а даже расшутился.

— Видите, братцы мои, как она по ряду всю нашу дюжину обирать зачала, — говорил он, — вот уже и Николай Афанасьевич помер: теперь скоро и наша с отцом Захарией придёт очередь.

И Ахилла не ошибся. Когда он ждал её встречи, она, милостивая и неотразимая, стояла уже за его плечами и приосеняла его прохладным крылом своим.

© 2015-2019 "Берлин.Берега". Все права защищены. Никакая часть электронной версии текстов не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети интернет для частного и публичного использования без разрешения владельца авторских прав.

Durch die weitere Nutzung der Seite stimmst du der Verwendung von Cookies zu. Weitere Informationen

Die Cookie-Einstellungen auf dieser Website sind auf "Cookies zulassen" eingestellt, um das beste Surferlebnis zu ermöglichen. Wenn du diese Website ohne Änderung der Cookie-Einstellungen verwendest oder auf "Akzeptieren" klickst, erklärst du sich damit einverstanden.

Schließen