Эти заметки навеяны некоторыми особенностями биографии и профессиональной судьбы автора: в прошлом доктор филологических наук, вузовский преподаватель, критик, автор литературоведческих книг стала в новой жизни фрилансером-многостаночником, помимо этого, попробовала себя в роли актёра художественной сцены: автора визуальных стихотворений и видео, эссе и рассказов для детей. Перемена роли вносит в личную жизнь трудности (долгое прощание с тем, что хорошо умеешь; начало с нуля) — но и открывает новые возможности.
Прежде всего, меняется восприятие. Нет, речь не о метаморфозе, не о смене угла зрения (вместо прежней дистанции учёного — вовлечённость участника художественного процесса). В данном случае произошло нечто иное: автор заметок обнаружила себя на границе: литературоведения — и проб в искусстве, литературы — и визуальных искусств, профессионализма — и дилетантства. Пограничное положение обременяет двойным видением. Оглядываешься на границе, оставаясь в привычной роли литературоведа, — взгляду открывается картина несколько статичная: события редки, но значительны, фигуры действуют заметные и весомые, и неважно, что у них разные весовые категории: все действующие лица — профи, все признаны в качестве литераторов. Входишь в роль участника процесса — сталкиваешься с десятками неучтённых (и принципиально не учитываемых) наукой фактов и имён.
В итоге арена действия начинает напоминать квантовое поле: видишь иерархически выстроенные фигуры, но стоит сменить оптику — участвуешь в «броуновском движении» и физически ощущаешь его энергетику — заряды, волны энергии, токи… И есть догадка, что возможно объединить две (не слишком совместимые) картины происходящего — и что в итоге к научным описаниям добавятся некие важные штрихи.
* * *
Литературоведческое представление о русскоязычной литературе Германии достаточно хорошо разработано. Она описывается, например, в известных справочниках.
Моего авторства справочник Russische zeitgenössische Schriftsteller in Deutschland, вышедший в 1998 году в издательстве Verlag Otto Sagner, сегодня (когда речь идёт уже о пятой волне мигрантов) устарел; но он стал одним из важнейших источников известной книги Сергея Ивановича Чупринина «Русская литература сегодня: Зарубежье», вышедшей в 2008 году. (По просьбе автора я передавала его тогдашнему сотруднику критику Александру Агееву русскую версию моего вышедшего на немецком справочника.)
С. И. Чупринин с полным правом называет себя «бывалым словарщиком». Он издал несколько справочных пособий, и труд его оценен по достоинству. Автор рецензии в «Новом литературном обозрении», социолог культуры и историк литературы, библиограф Абрам Ильич Рейтблат указывает на «громадный информационный потенциал» чупрининской двухтомной энциклопедии современного русского литературного зарубежья (хоть и отмечает «неточности» и «спорные методические решения»).
В рубрике «Германия» девяносто восемь имён. Представлено несколько поколений пишущих: здесь и старейшины литературного цеха Борис Хазанов и Анри Волохонский, и среднее поколение, и младшее — например, Александр Дельфинов. Описаны союзы писателей и периодика.
Ещё одно авторитетное (хотя, кажется, менее известное) справочное пособие по русскоязычной и, в частности, «русской немецкой» литературе — «Литкарта» (www.litkarta.ru), которой руководит в качестве главного редактора Дмитрий Владимирович Кузьмин, известный поэт, критик, литературовед и издатель. Создает «Литкарту» коллектив из нескольких человек, которым помогают добровольцы (мой скромный вклад есть и в этом издании).
Русская литературная Германия в интернет-издании не столь многочисленна, как в книге «Русская литература сегодня: Зарубежье»: принципы отбора имён строже. В региональном разделе «Германия» сорок шесть персоналий — вдвое меньше, чем в книге Чупринина; в списке периодики два журнала — у Чупринина много больше, к тому же названы писательские союзы.
Останься я российским литературоведом, сочла бы результат обработки огромного литературного материала вполне удовлетворительным.
Но человека, занимающего пограничное положение, перестает устраивать московский взгляд с высоты птичьего полёта, своего рода «аэрофотосъёмка» русскоязычных литературных объектов на германской территории.
Отбор персоналий для справочника, то есть попытка выверить вес (рейтинг, ранг) участников литературного процесса, не кажется столь уж важной задачей. Усилия — изнутри литпроцесса — угадать и выстроить иерархию фигур неизбежно приводят к спорным результатам, это ведь прерогатива будущего (большое видится на расстоянье). Поэтому меньше всего возражений вызывает (тот или иной) перечень литературных имён и названий. Он всё равно мало о чём говорит. Список фамилий, книг, периодики может быть длиннее или короче, детальнее или строже, он может быть более или менее актуальным, но в любом случае он… не даёт представления о том, что (и как) здесь, в литературном процессе русской Германии, происходит!
Решающим кажется не отбор, не количество фигур на доске. Втянутый наблюдатель игру переживает иначе: вокруг него поле, где на многих подмостках приводятся в движение, получают право голоса и заявляют о себе творческие импульсы, поля и потоки энергии.
Такое восприятие усиливается в западном пространстве, где креативный потенциал, креативная энергия сами по себе имеют заведомо высокий статус. Этот взгляд на вещи осенён авторитетом Йозефа Бойса (его убеждением, что каждый человек — потенциальный художник). И подкреплён практикой такого (неодадаистского) движения, как Fluxus (в русской транслитерации флуксус; или флюксус, флаксус и даже — попытка транскрипции — флаксас), с его переориентацией с арт-вещи и арт-персоны — на арт-энергию (с художественной продукции — на процесс, с Мастера — на концепт и его импровизационное исполнение), так реализуется главный принцип флуксуса, размытость границы между разными искусствами или вообще между искусством и жизнью — между культурным и тривиальным, высоким и заурядным…
Западный арт-мир давно уже переносит центр тяжести с искусства на творческий порыв. В итоге здесь десятилетиями идёт пополнение рядов культуры «улицей» («безъязыкой» ли?) и крепнет представление о том, что искусство не служение, а самовыражение, и не профессия — скорее стиль жизни, организация жизненного пространства.
Когда идешь по берлинскому району Пренцлауэр Берг или гуляешь по Парку стены вечером или в выходные, зреет ощущение, что здешние обитатели по жизни заняты тем, что производят концепты, превращающие среду обитания в арт- пространство, — и обмениваются продукцией…
Эти-то ощущения и размышления и приводят к тому, что в вышеупомянутых справочниках ощущается нехватка чего-то важного, а может, и главного. Они мало учитывают энергетику литературных полей. В справочниках не находится места для описания как раз тех феноменов, которые непосредственно воплощают креативные энергии как таковые.
* * *
Попробую описать проявления литературных энергий на примере берлинской литературной жизни.
При ближайшем рассмотрении речь о пограничных феноменах.
— Прежде всего: держать руку на пульсе берлинского литературного сообщества просто: надо чаще бывать на «чтениях» или «презентациях» — в кафе, в книжном магазине Nimmersatt, в «Арт-салоне» или «Салоне Фадиных», в театре P.A.N.D.A. Самая устойчивая форма бытования литературы зарубежья — устная.
При этом выступления писателей live — нечто большее, чем обычная рекламная акция или традиционные «встречи с читателями»: тут не столько вспомогательная форма литературной жизни, сколько ее самостоятельное проявление.
— Любопытно, что, наряду с собственно «изящной словесностью», «презентируются» и явления на её границе (сценарии или, скажем, комиксы). А то и за границей: литературные вечера сопровождаются выставками, концертами, театральными постановками, фильмами. Коллективные шоу на границе литературы, музыки, перформанса, видео и так далее обеспечивают автору имя и отклик с большей гарантией, чем наличие его книг в каталогах этаблированных книжных издательств.
Цель таких встреч, опять-таки, не просто желание любыми средствами «усилить резонанс» словесного искусства. И тем более не простая тусовка представителей разных искусств. Пожалуй, и тут заявляет о себе — достаточно последовательно и интенсивно — некая самостоятельная форма художественной жизни.
Не потому ли выступления в совместных шоу довольно трудно классифицировать?
Что демонстрирует Театр каллиграфии: абстрактную живопись, инсценированные тексты, танец, концерт, видеофильмы, перформанс, «сейшн» художников, танцоров и музыкантов? Ни то, ни другое, ни третье…
Или: что предлагает вниманию публики в рамках slam poetry «не только русский театр» P.A.N.D.A.: чтения, музыкальные импровизации, перформансы, хэппенинги, фестиваль, конкурс?
Если плоды сотрудничества такого рода публикуются в виде книг, они меньше всего похожи на традиционные книги.
Вспомним проект «Берлин — открытый город». Альманах издаётся с 2005 года и насчитывает около двух десятков выпусков; ещё больше выпусков запланировано. Каждый выпуск — тридцать экземпляров, они пронумерованы и подписаны авторами; переплёт и часть эстампов / фотографий / коллажей изготовлены вручную. Есть попытки добавить к текстовому и графическому модусу «книг» ещё и звуковой: тексты записываются в исполнении авторов в аудио-(видео)формате. Что любопытно: визуальный компонент ни в коем случае не представляет собой привычные иллюстрации: графика вполне независима; но всё же не обособлена: если отделить её от текстов, она многое теряет. Тут и в самом деле симбиоз…
— «Поли— / интер— / трансмедиальные» проекты не только переводят литературу на языки других искусств — часто участники говорят буквально на разных языках. В серии билингвальных вечеров Schloß Moabit немецкие стихи звучат вперемешку с русскими, авторов сменяют переводчики.
— Группы, объединяющие литераторов с художниками и дизайнерами, с актёрами и режиссёрами, музыкантами и композиторами, скорее мобильны, чем стабильны, они меняют состав со сменой места, и всё же им удаётся порождать нечто целостное — как если бы действовал своего рода коллективный автор.
— Этот многоязычный (во многих смыслах) автор поистине поражает «волей к жизни», к самоутверждению и экспансии:
— Идёт неустанный поиск всё новых площадок и форм репрезентации. Активно используются онлайн-платформы, ведь они открывают безграничные возможности. Интернет-презентации становятся своеобразными каналами вещания, с новостями, фото и видео. А также с возможностью коллективного импровизационного самовыражения — к собственно авторам присоединяются «авторствующие» читатели-зрители-слушатели. Канал «не только театра» P.A.N.D.A. в Facebook объединяет больше тысячи участников-«пандидос»!
— Мобильные группы-проекты-тусовки берут на себя задачу документации и архивирования белых пятен «Литкарты» (BadTVBerlin);
— Плоды саморефлексии часто демонстративно противопоставлены представлениям «цеха» — вспомним самообозначение группы или, скорее, течения «высокая кул(!)тура»;
— Тут рождается — и активно утверждается — своё представление о центрах литературной жизни и собственная модель «табели о рангах»; итогом — версия литературной жизни, очень не похожая на ту, что вырабатывают профи.
Примеры?
Большинства из победителей альтернативных фестивалей и конкурсов не найти в московских справочниках.
В аннотации к проекту «Берлин — открытый город» его куратор представляет публике «современный художественный «Русский Берлин» во всём его единстве и многообразии». Проект призван показать: «Так звучал Берлин начала XXI века» (ещё одна цитата из аннотации). «Коллекционные книги»—выпуски альманаха продаются в крупнейшие библиотеки (Buchmuseum der Deutschen Bücherei в Лейпциге, Kunstbuchsammlung der Stadtbibliothek и Staatsbibliothek, Stiftung Preussischer Kulturbesitz в Берлине, Die Deutsche Bibliothek во Франкфурте-на-Майне) — похоже, и в самом деле для будущих славистов-историков литературы «Берлин — открытый город» окажется синонимом арт-Берлина XXI века…
Но насколько неофициальная, альтернативная, картина литературной жизни оправданна? И что такое — объективно — высокая кул(!)тура? Она открывает ворота всем: аутсайдерам-маргиналам, экспериментаторам-первопроходцам, дебютантам, дилетантам и графоманам — но кого тут больше? И кто из них, собственно, делает литературную погоду в современной русской Германии? И какова — объективно — перспектива ситуации?
Может, высокая кул(!)тура — всего лишь симптом очередного наступления «культуры масс»? Новая мутация массовой культуры, ныне способной поглотить и переварить всё, даже и авангардный поиск? Новое понижение планки…
* * *
Самое время правильно, корректно поставить вопросы. Это нелегко…
Вот, похоже, вопросы, на которые найдётся ответ: какие отношения связывают сегодня (высокую) кул(!)туру — и культуру? В чём, например, смысл происходящего на площадке «Берлин — открытый город»: тут питательная среда для лабораторной работы над новыми формами искусства и для рождения нового — или поглощение культуры потоком витальной художественной самодеятельности?
(Высокая) культура и кул(!)тура не отграничены друг от друга, и движение между ними не одностороннее (не только снизу вверх) — наблюдается диффузия. В серии «коллекционных книг», наряду с Мариной Оргазмус, присутствуют именитые авторы: Сергей Гладких и Борис Шапиро, живой «классик авангарда» Сергей Бирюков… Мэтры охотно забредают на «альтернативные» территории. Но в чём причина? Поиск возможно широкого контакта с публикой, естественное желание литератора напечататься (где бы то ни было)? Или индивидуальный темперамент, мужество сделать шаг навстречу витально заряженным молодым силам? А может, всё тот же выбор экзистенциальной модели литературной жизни? Той самой, в которой литература уже не — или не только — уединённая работа над словом и образом, она нечто большее: lifestyle, организация жизненного пространства, жизнетворчество… По непосредственному ощущению — скорее последнее.
Но если точка соприкосновения именно тут, если участников связывает не просто прагматичный интерес, — есть надежда на глубину контакта. На то, что происходящее обернётся не поглощением культуры, но осмосом её в раствор «культуры масс»; на то, что энергия поиска не просто усилит энергетический заряд массового автора, но расширит его горизонты, расположит его потенциал в достойных контекстах, поднимет планку.
Опять-таки по непосредственному ощущению, силы пока равны. Так, может, и нет в современной берлинской художественной жизни никакого мейнстрима, middle of the road?
Тут нельзя не вспомнить идею «длинного хвоста», которую развил американский журналист, редактор и издатель Крис Андерсон.
Он, собственно, писал о художественном рынке, о его неожиданной метаморфозе. О том, что изменилось рыночное значение продукции, раньше экономически невыгодной: сейчас продукты, что могут быть оценены далеко не всеми, или те, что создаются любителями, гарантированно находят своего покупателя — и «превращаются в экономическую и культурную силу, с которой придётся считаться». По Андерсону, происходит это «благодаря экономике цифровой дистрибуции». (Не исключено, что и благодаря особой энергетике, ведь «нишевые продукты» подпитывают мотивы намного более жизненно важные, чем настрой на развлечение, прежде заправлявший рынком…)
Мониторинг рынка обнаруживает сегодня «длинный хвост», вес которого сравним с весом тела динозавров шоу-бизнеса… «Массовый рынок превращается в массу ниш», — прогнозирует Андерсон.
Массовая культура уступает место массе микрокультур?.. Когда-то Владимир Паперный говорил о культуре-2, развивающейся параллельно официальной советской; с падением последней Россию настиг мировой тренд, массовая культура; но теперь и ей предстоит стушеваться перед «нишевыми» культурами — культурой-3, -4, -5?..
В своё время российский учёный Владимир Леопольдович Каганский много писал о «пространстве маргинальности», об отношениях «центра» и «периферии», о статусе «границы».
Он указывал на возможность инверсии оппозиции «центр — граница»: на то, что центр может стать периферией, а на бывшей границе могут образоваться новые ЦЕНТРЫ. Будущее — за полицентричными структурами?
* * *
Время вернуться к описанию литературного процесса, к модели его.
Сегодня я сместила бы центр тяжести в работе над справочником, призванным воссоздать картину современной литературы. Сами принципы подхода к материалу видятся мне сейчас иначе, чем много лет назад.
Панорамирование, уменьшение масштаба литературной карты подводит к представлению о том, что сегодня перестаёт работать иерархическая модель литературной жизни (не заслуживающая внимания профи низовая самодеятельность — андерграунд — мейнстрим массовой культуры — несущая энергию поиска / энергию заблуждения высокая культура, какую бы форму она ни принимала: реализм, авангард, постмодерн). Похоже на смену иерархическим структурам идёт полицентричный мир равноценных «нишевых» микрокультур.
Структура художественного процесса меняется — и это надо бы учитывать в справочниках. Их содержанием уже не может быть просто ряд имён, отобранных профи. Литературная топография должна учитывать и описывать сами творческие энергии и их проявления на тех новых площадках, на которые сегодня выходит литература (подобно тому как выходила «на площадь» в начале или в середине прошлого века).
Площадки / перекрёстки креативных энергий, рождающихся в разных сферах жизни и в разных видах искусства, не могут далее оставаться незамеченными.